«Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины...» К. М. Симонова
Прочти стихотворение сначала про себя. Затем в исполнении профессионального чтеца.
Какие картины предстают перед тобой?
Константин Симонов на дорогах войны увидел страшную картину отступления советских войск. Перед нами предстают картины военного быта: бесконечные дожди, усталые женщины, которые хотят напоить и накормить отступающих голодных солдат, длинная дорога, вдоль которой стоят деревни с погостами.
Какие чувства вызывает это стихотворение? Какие строки больше всего потрясли тебя, вызвали самые сильные переживания?
Стихотворение передает чувство горя,огромной беды, вызывает сострадание к тем, кто пережил войну.
Как поэт выразил свою любовь к Родине? Какими словами он прославил русских солдат? Какое чувство самое дорогое для русского человека?
(Три последние строфы).
Обратимся вновь к началу стихотворения. Какие изобразительные средства языка помогают передать горькие картины, которые увидел поэт на Смоленской земле?
Последовательно разбери первые четыре строфы. Сжатые, но емкие картины войны созданы при помощи эпитетов, метафор,сравнений. Эпитеты: «бесконечные, злые
дожди», «усталые
женщины», «на великой
Руси». Сравнение: «...Как кринки несли нам усталые женщины, / Прижав, как детей,
от дождя их к груди...»
- Что такое кринка?
Кринка -
глиняный горшок для молока.
- Для чего усталые женщины несли солдатам молоко в кринках? Почему они прижимали их к груди?
Обрати внимание на метафоры
:
«Слезами измеренный чаще, чем верстами, /Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз», «...Крестом своих рук ограждая живых...».
- Что такое тракт?
Тракт -
большая проезжая дорога.
- Что означает выражение: тракт, измеренный верстами
?
В старину на проезжих дорогах через каждую версту стояли полосатые верстовые столбы, обозначающие расстояние.
- Почему тракт слезами измерен «чаще,чем верстами»?
- Что такое погост?
Сейчас так называют сельское кладбище, в старину погост -
это церковь с прилегающим участком и кладбищем, в стороне от села.
- Для чего Симонов использует повторение: «...Деревни, деревни, деревни с погостами, / Как будто на них вся Россия сошлась...»?
Что такое околица
?
Окóлица -
изгородь вокруг всего селения.
В Советском Союзе церковь была отделена от государства и фактически запрещена. Активно велась атеистическая пропаганда, и почти все жители были неверующими.
- Как вы понимаете следующие строки?
Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в Бога не верящих внуков своих.
Что означает выражение: «Всем миром сойдясь...»?
Слово мир
имеет много значений. Одно из них устаревшее: сельская община с ее членами. Всем миром
означает «сообща».
Строки Симонова перекликаются с поговоркой«На миру и смерть красна», то есть нестрашно умереть на людях, все легко перенести не в одиночку, а вместе с другими.
Как эта поговорка углубляет смысл симоновских строк?
Симонов хочет сказать, что солдаты не боятся погибать за Русскую землю. Даже если они остались одни, то их деды все равно словно бы смотрят на них всем миром, помогая сражаться, чтобы не уступить врагу Русскую землю. Симонов описывает Смоленщину, и именно под Смоленском произошло первое крупное сражение русских войск против Наполеона, в котором,может быть, участвовали прадеды русских солдат, сражавшихся с фашистами.
Незнакомые слова:
Просёлок -
грунтовая дорога между небольшими населенными пунктами.
Салóп -
широкое женское пальто особо гофасона.
Плúсовый -
сделанный из хлопчатобумажной ткани, напоминающей бархат.
Пáжить -
пастбище, место, где пасут скот.
Как ты думаешь, почему поэт рисует не картину боя, а осеннюю дорогу, на которую к солдатам выходят русские женщины, и избу под городом Борисовом?
О чем говорят поэту слова старухи?
Но, горе поняв своим бабьим чутьем,
Ты помнишь, старуха сказала: - Родимые,
Покуда идите, мы вас подождем.
Войска отступают, но жители, которые остаются на оккупированной территории, верят, что войска вернутся и прогонят фашистов с Русской земли.
В заключение перечитаем стихотворение еще раз.
«Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…» Константин Симонов
Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные, злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди,Как слезы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали:- Господь вас спаси!-
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси.Слезами измеренный чаще, чем верстами,
Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:
Деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась,Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в бога не верящих внуков своих.Ты знаешь, наверное, все-таки Родина —
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти проселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.Не знаю, как ты, а меня с деревенскою
Дорожной тоской от села до села,
Со вдовьей слезою и с песнею женскою
Впервые война на проселках свела.Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом,
По мертвому плачущий девичий крик,
Седая старуха в салопчике плисовом,
Весь в белом, как на смерть одетый, старик.Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?
Но, горе поняв своим бабьим чутьем,
Ты помнишь, старуха сказала:- Родимые,
Покуда идите, мы вас подождем.«Мы вас подождем!»- говорили нам пажити.
«Мы вас подождем!»- говорили леса.
Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,
Что следом за мной их идут голоса.По русским обычаям, только пожарища
На русской земле раскидав позади,
На наших глазах умирали товарищи,
По-русски рубаху рванув на груди.Нас пули с тобою пока еще милуют.
Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,
Я все-таки горд был за самую милую,
За горькую землю, где я родился,За то, что на ней умереть мне завещано,
Что русская мать нас на свет родила,
Что, в бой провожая нас, русская женщина
По-русски три раза меня обняла.
Анализ стихотворения Симонова «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…»
Буквально с первых дней Великой Отечественной войны Константин Симонов в качестве корреспондента газеты «Правда» оказался на фронте и вынужден был отступать почти до самой Москвы вместе с советскими войсками. Его верным спутником был Алексей Сурков, военный корреспондент, с которым поэта связывали теплые дружеские отношения. Именно Суркову принадлежит авторство знаменитого стихотворения «Землянка», которое впоследствии было переложено на музыку и стало одной из первых фронтовых песен. Но в 1941 году ни Симонов, ни Сурков не думали о том, что ждет их впереди, и уж тем более, не мечтали о славе. Они отступали, оставляя врагу на разорение русские города и села, понимая, что местные жители должны их ненавидеть за трусость. Однако все оказалось совсем иначе, и в каждой деревне их провожали со слезами на глазах и с благословением, что произвело на Симонова неизгладимое впечатление.
Осенью 1941 года поэт написал стихотворение «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…», в котором словно бы ведет неспешную беседу со своим фронтовым товарищем. Ответы Суркова остаются «за кадром», да и они не так уж и нужны в данном случае . Гораздо важнее то, что чувствуют и помнят оба военных корреспондента. Самое яркое впечатление автора связано с тем, как «кринки несли нам усталые женщины, прижав, как детей, от дождя их к груди». Не менее сильно поразил поэта тот факт, что именно в это непростое для страны время обычные люди начинают вспоминать о Боге, само существование которого советская власть отвергала. Однако, благословляя русских солдат, простые сельские женщины искренне верят в то, что их молитвы будут услышаны, и война вскоре закончится, а все мужчины вернутся домой.
Отступая по пыльным, разбитым и грязным сельским дорогам, возле каждой деревни поэт видит погосты – традиционные деревенские кладбища, где покоятся участники многих войн. И у Симонова складывается такое ощущение, что вместе с живыми в это непростое время за спасение страны молятся и мертвые – те, кто отдал свою жизнь за то, чтобы Россия была свободной страной.
Уже в первые месяцы войны, пройдя пыльными дорогами Смоленщины, поэт начинает осознавать, что родина для него – это не уютный мирок столичной квартиры, где он чувствует себя беззаботно и безопасно. Родина – это «проселки, что дедами пройдены, с простыми крестами их русских могил», женские слезы и молитвы, которые оберегают солдат в бою . Симонов видит, как гибнут его товарищи и понимает, что на войне это неизбежно. Но его поражает не столько смерть, сколько вера простых сельских женщин, которые вновь стали солдатками, в то, что их родная земля будет освобождена от врагов. Эта вера формировалась столетиями, и именно она составляет основу русского духа и вызывает у поэта неподдельную гордость за свою страну. Симонов рад тому, что ему довелось родиться именно здесь, и его матерью была русская женщина — такая же, как и сотни других матерей, которых ему довелось повстречать в селах. Обращаясь к Алексею Суркову, поэт не хочет ничего загадывать наперед и не знает, будет ли судьба к нему так благосклонна, что подарит жизнь на этой страшной и беспощадной войне. Однако он видит, с какой надеждой и верой провожают их в бой русские женщины, трижды обнимая по старой доброй традиции, словно бы пытаясь защитить от всех невзгод и напастей. И именно эта вера укрепляет силу духа русских солдат, которые понимают, что, отступая, оставляют свою родину на растерзание врагу.
Константин Михайлович Симонов
Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные, злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди,
Как слезы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали:- Господь вас спаси!-
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси.
Слезами измеренный чаще, чем верстами,
Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:
Деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась,
Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в бога не верящих внуков своих.
Ты знаешь, наверное, все-таки Родина —
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти проселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.
Не знаю, как ты, а меня с деревенскою
Дорожной тоской от села до села,
Со вдовьей слезою и с песнею женскою
Впервые война на проселках свела.
Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом,
По мертвому плачущий девичий крик,
Седая старуха в салопчике плисовом,
Весь в белом, как на смерть одетый, старик.
Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?
Но, горе поняв своим бабьим чутьем,
Ты помнишь, старуха сказала:- Родимые,
Покуда идите, мы вас подождем.
«Мы вас подождем!»- говорили нам пажити.
«Мы вас подождем!»- говорили леса.
Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,
Что следом за мной их идут голоса.
По русским обычаям, только пожарища
На русской земле раскидав позади,
На наших глазах умирали товарищи,
По-русски рубаху рванув на груди.
Нас пули с тобою пока еще милуют.
Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,
Я все-таки горд был за самую милую,
За горькую землю, где я родился,
За то, что на ней умереть мне завещано,
Что русская мать нас на свет родила,
Что, в бой провожая нас, русская женщина
По-русски три раза меня обняла.
Буквально с первых дней Великой Отечественной войны Константин Симонов в качестве корреспондента газеты «Правда» оказался на фронте и вынужден был отступать почти до самой Москвы вместе с советскими войсками. Его верным спутником был Алексей Сурков, военный корреспондент, с которым поэта связывали теплые дружеские отношения.
Константин Симонов (слева) и Алексей Сурков. 1941 г. Фото: РГАКФД
Именно Суркову принадлежит авторство знаменитого стихотворения «Землянка», которое впоследствии было переложено на музыку и стало одной из первых фронтовых песен. Но в 1941 году, ни Симонов, ни Сурков не думали о том, что ждет их впереди, и уж тем более, не мечтали о славе. Они отступали, оставляя врагу на разорение русские города и села, понимая, что местные жители должны их ненавидеть за трусость. Однако все оказалось совсем иначе, и в каждой деревне их провожали со слезами на глазах и с благословением, что произвело на Симонова неизгладимое впечатление.
Осенью 1941 года поэт написал стихотворение «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…», в котором словно бы ведет неспешную беседу со своим фронтовым товарищем. Ответы Суркова остаются «за кадром», да и они не так уж и нужны в данном случае . Гораздо важнее то, что чувствуют и помнят оба военных корреспондента. Самое яркое впечатление автора связано с тем, как «кринки несли нам усталые женщины, прижав, как детей, от дождя их к груди». Не менее сильно поразил поэта тот факт, что именно в это непростое для страны время обычные люди начинают вспоминать о Боге, само существование которого советская власть отвергала. Однако, благословляя русских солдат, простые сельские женщины искренне верят в то, что их молитвы будут услышаны, и война вскоре закончится, а все мужчины вернутся домой.
Отступая по пыльным, разбитым и грязным сельским дорогам, возле каждой деревни поэт видит погосты - традиционные деревенские кладбища, где покоятся участники многих войн. И у Симонова складывается такое ощущение, что вместе с живыми в это непростое время за спасение страны молятся и мертвые - те, кто отдал свою жизнь за то, чтобы Россия была свободной страной.
Уже в первые месяцы войны, пройдя пыльными дорогами Смоленщины, поэт начинает осознавать, что родина для него - это не уютный мирок столичной квартиры, где он чувствует себя беззаботно и безопасно. Родина - это «проселки, что дедами пройдены, с простыми крестами их русских могил», женские слезы и молитвы, которые оберегают солдат в бою . Симонов видит, как гибнут его товарищи и понимает, что на войне это неизбежно. Но его поражает не столько смерть, сколько вера простых сельских женщин, которые вновь стали солдатками, в то, что их родная земля будет освобождена от врагов. Эта вера формировалась столетиями, и именно она составляет основу русского духа и вызывает у поэта неподдельную гордость за свою страну. Симонов рад тому, что ему довелось родиться именно здесь, и его матерью была русская женщина — такая же, как и сотни других матерей, которых ему довелось повстречать в селах. Обращаясь к Алексею Суркову, поэт не хочет ничего загадывать наперед и не знает, будет ли судьба к нему так благосклонна, что подарит жизнь на этой страшной и беспощадной войне. Однако он видит, с какой надеждой и верой провожают их в бой русские женщины, трижды обнимая по старой доброй традиции, словно бы пытаясь защитить от всех невзгод и напастей. И именно эта вера укрепляет силу духа русских солдат, которые понимают, что, отступая, оставляют свою родину на растерзание врагу.
Пройдет еще совсем немного времени, и советские войска смогут одержать свои первые победы. Однако осень 1941 года - это страх, боль и ужас вчерашних мальчишек, которые столкнулись с войной лицом к лицу. И лишь мудрые русские женщины, все понимающие и тонко чувствующие чужую боль, вселяют в молодых солдат надежду, заставляя их поверить в собственные силы ради того, чтобы не только выжить, но и победить.
* * *
А. Суркову
Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные, злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди,
Как слезы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали: - Господь вас спаси! -
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси.
Слезами измеренный чаще, чем верстами,
Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:
Деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась,
Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в бога не верящих внуков своих.
Ты знаешь, наверное, все-таки Родина -
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти проселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.
Не знаю, как ты, а меня с деревенскою
Дорожной тоской от села до села,
Со вдовьей слезою и с песнею женскою
Впервые война на проселках свела.
Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом,
По мертвому плачущий девичий крик,
Седая старуха в салопчике плисовом,
Весь в белом, как на смерть одетый, старик.
Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?
Но, горе поняв своим бабьим чутьем,
Ты помнишь, старуха сказала:- Родимые,
Покуда идите, мы вас подождем.
«Мы вас подождем!» - говорили нам пажити.
«Мы вас подождем!» - говорили леса.
Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,
Что следом за мной их идут голоса.
По русским обычаям, только пожарища
На русской земле раскидав позади,
На наших глазах умирали товарищи,
По-русски рубаху рванув на груди.
Нас пули с тобою пока еще милуют.
Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,
Я все-таки горд был за самую милую,
За горькую землю, где я родился,
За то, что на ней умереть мне завещано,
Что русская мать нас на свет родила,
Что, в бой провожая нас, русская женщина
По-русски три раза меня обняла.
Это стихотворение известного фронтового поэта и писателя Константина Симонова, написанное в 1941 году, напомнило мне о боевом пути Николая Никитовича Барматина - жителя одного из окраинных районов Москвы.
Именно под Смоленском он, тогда молодой, необстрелянный курсант, вместе со своими товарищами одногодками принял в 41-м первый свой бой. Кадровый офицер и сегодня не бахвалится геройским прошлым, а говорит о том сражении прямо: «Было страшно».
«Нас 20-летних курсантов школы младших командиров, рассказывает он, - с поезда бросили в пекло боя под Смоленском. Сражение с матёрыми фашистами шло на открытой местности - ни окопов, ни траншей, в руках «драгунка» - винтовка трёхлинейка образца конца 19 века, а с той стороны - шквал автоматных и пулемётных очередей, рёв артиллерии, сверху сыпались бомбы. А ещё в качестве психологического оружия фашисты сбрасывали с самолётов пустые дырявые железные бочки, которые, падая, издавали душераздирающий вой! Это был какой-то ад!..
Наша авиация прилетала каждый раз только после того, как немцы сбросят на нас бомбы и дым развеется в поле. Покрутившись в пустом небе, тупорылые истребители улетали - мы им смеялись вслед сквозь слёзы. В других воинских частях ситуация складывалась не лучше. А если б всё было более серьезно организовано, мы, может быть, отстояли Смоленск.
С нашей стороны, захлёбываясь, тарахтело несколько полковых пулемётов. Но это положения уже не спасало - несмотря на большие потери, фашист напирал нахрапом. Мы отступали, теряя убитых. На руках несли истекающих кровью раненных товарищей.
Остановились на берегу реки Вопь. Там держали оборону до последнего, пока не попали в окружение.
Начальник штаба сунул мне в руку обрывок карты:
- Выводи остатки взвода из окружения. Идите на восток».
Во взводе Барматина оставалось 18 бойцов. Командир проявил смекалку при переправе через приток Днепра.
По понтонному мосту шла техника, а пехоту не жаловали: «Перебирайтесь вплавь».
Барматин заметил пустую санитарную машину с красным крестом. Шофёр сидел на её ступеньке схватившись за голову руками и чуть ли не плакал. «Заводи!» - крикнул командир. Через полчаса, забинтовав руки, голову облитыми йодом бинтами, бойцы сели в кузов.
- Ну, давай, давай, скорей проезжай! - махнул флажком регулировщик машине с красным крестом.
Дальше шли ночью - днём не высовывались, потому что все вокруг оккупировали немцы. Солдаты были голодными. Поесть просили у деревенских жителей. Но не все их встречали с хлебом-солью - некоторые ругали:
- Драпаете от немцев? Нас бросаете? Ну и катитесь к чёрту!
Во взводе было 6-8 украинцев. Они так затосковали по «хлибу, салу», что упёрлись - и не с места:
- Ни пидем дальше - и всё! На кой бис нам ваша Москва!
Расстреливать их командир не стал - не захотелось марать руки.
Где они сгинули? Может, примкнули к бандеровской банде, может, и сегодня, помахивая костылями, ратуют на майдане за самостийную Украину, кричат: «Геть, москали!»
«В конце сентября, - вспоминает ветеран, - подошли к своим - к Звенигороду. Остатки взвода встретили сотрудники НКВД. Руки не заламывали, не мордовали, как это сейчас принято показывать в кино, но под следствием мы находились целый месяц. Про украинцев-дезертиров мы им ничего не сказали, а в остальном к нам нельзя было придраться, и они нас с миром отвезли на пункт формирования. Оттуда ребят направили в воинское расположение, которое занимало оборонительные рубежи на подступах к столице».
Командир взвода химзащиты 144 дивизии 612 стрелкового полка участвовал в декабрьском контрнаступлении. Немецкая армия в Подмосковье к тому времени, по его воспоминаниям, была уже деморализована. Легко одетым фашистам, поверившим в гитлеровский блицкриг, сломил хребет тридцатиградусный мороз и свежее пополнение Красной армии. Они, замотанные в какое-то тряпьё, в ужасе откатывались всё дальше. Взвод Барматина сражался вплотную с противником за один из населённых пунктов в районе Бородино. Под Гжатском взводного командира контузило взрывом авиабомбы. Отлежавшись пару недель в госпитале, он снова встал в строй.
Закончил войну Николай Никитович в звании капитана, а всего он прослужил в армии полтора десятка лет - с 1939 по 1954 год.
Сегодня о боевом пути ему напоминают орден Отечественной войны II степени, медали «За отвагу», «За оборону Москвы», «За взятие Кенигсберга», «За победу над Германией»…
А. Суркову
Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди.
Как слезы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали: «Господь вас спаси!»
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси…
Слезами измеренный чаще, чем верстами,
Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:
Деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась.
Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в бога не верящих внуков своих.
Ты знаешь, наверное, все-таки родина -
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти поселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.
Не знаю, как ты, а меня с деревенскою
Дорожной тоской от села до села,
Со вдовьей слезою и песнею женскою
Впервые война на проселках свела.
Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом,
По мертвому плачущий девичий крик,
Седая старуха в салопчике плисовом,
Весь в белом, как на смерть одетый, старик.
Ну, что им сказать, чем утешить могли мы их?
Но, горе поняв своим бабьим чутьем,
Ты помнишь, старуха сказала: «Родимые,
Покуда идите, мы вас подождем».
«Мы вас подождем!» - говорили нам пажити.
«Мы вас подождем!» - говорили леса.
Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,
Что следом за мной их идут голоса.
По русским обычаям, только пожарища
На русской земле раскидав позади,
На наших глазах умирают товарищи,
По-русски рубаху рванув на груди.
Нас пули с тобою пока еще милуют.
Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,
Я все-таки горд был за самую милую,
За русскую землю, где я родился.
За то, что на ней умереть мне завещано,
Что русская мать нас на свет родила,
Что, в бой провожая нас, русская женщина
По-русски три раза меня обняла.
1941
Источник: Великая Отечественная. Стихотворения и поэмы в двух томах. Том 2. Москва, издательство «Художественная литература», 1970 г. С. 145-146.
Стихотворение «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…» я посвятил своему старшему товарищу по многим фронтовым поездкам, главным образом в 1941 и 1942 годах, поэту Алексею Александровичу Суркову.
Эти стихи - воспоминание об одной из наших поездок на передовую на Западном фронте в июле 1941 года. Конечно, не все подробности этой поездки могли войти в стихи, но многое из того, что оказалось потом в стихах, было в самой жизни. Были эти старик и старуха, которых мы асгретмли в одной из деревень на Смоленщине, были эти сказанные нам горькие слова: «Покуда идите, мы вас подождем». Была и голосившая по убитому молодая соседка. Было и большое старое кладбище около маленькой деревеньки. Кладбище, напоминавшее нам о точа, сколько поколений русских людей легло в эту землю, которую хотели отнять у нас фашисты.
Я написал это стихотворение не тогда, на Смоленщине, а несколькими месяцами позже, в ноябре 1941 года, и совсем в другой обстановке.
Вместе с другими моими товарищами, военными корреспондентами, я возвращался из командировки на Мурманский, самый северный участок фронта, и мы на обратном рути, уже после конца обычной навигации добираясь из Кандалакши в Архангельск, несколько дней не могли пробиться сквозь льды. В эти дни вынужденного бездействия, вспоминая все пережитое с начала еойны, я написал несколько стихотворений и первым из них «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…».
